4. Снаружи.
ххх
Когда меж мною и тобой
Пройдет предвестник новой эры,
Неся с собой упрямый вой
И запах спирта эфемерный,
Я сяду тихо на асфальт
Меж Брянском и Владивостоком,
Поскольку нам не быть опять
С тобой в одном большом потоке.
Поток пойдет по улице Тверской,
Нестройно, как подвыпивший мужчина,
Что полон эйфорией и тоской,
Хотя не знает никакой на то причины.
И будут стекла бить и бить жидов,
И под шумок кого-то грабить в переулках,
И будет много самых разных слов
Звучать призывно, матерно и гулко.
Ну а потом на Бронную свернут,
И варианты будут в этом месте:
Они иль Герцена Никитской нарекут,
Или Никитскую вдруг Герценом окрестят.
И я за ними тихо поплетусь,
Трусливо подбирая транспаранты,
И буду заглушать сухую грусть,
Читая вслух Иммануила Канта.
И буду строки вспоминать о том, что, вот,
Падут оковы, лишь бы выждать срок,
И буду верить, что какой-нибудь урод
Мне не швырнет булыжником в висок
И я тебя увижу пред собой.
Ты будешь плакать в три ручья о зле мужицком,
О белом пуделе, раздавленном толпой,
О Герцене. И о Большой Никитской.
Великая Губа
Одноименному городу…
Великая Губа – губа-не-дура.
Здесь шли на север, в ссылку, а теперь
На улицах коровии фигуры,
И птицы нападают на людей.
Сюрреализм все более крепчал:
Когда торчит из огорода трактор,
То ты садишься на пустой причал
И ждешь ракету, как омлет на завтрак.
И я сидел на досках у воды
И знал, что ровно в три придет ракета,
Что в шесть я буду столь же молодым,
И то, что завтра снова будет лето;
Я знал: товар дороже, чем сырье,
Разбилось что-то – склей его «Моментом»,
Люблю ее, а не люблю ее,
И даже знал, кто станет президентом.
А надо мною небо с тучей птиц,
Где ехал некогда еще нестарый бог,
На трех конях, в богатой колеснице.
То был Илья-пророк. Иль я пророк?
ххх
Поколение пожарных
И Гагариных-Титовых –
Ни заносчивых, ни важных,
А простых таких и скромных.
В детстве плакавших в подушку
И игравших очень гладко
То в холодную войнушку,
То в горячую разрядку -
Между раем и сараем
Обрели покой и душу;
Только в космос не летаем,
А пожары славно тушим.
Деревенская любовь
(Этюд)
На берегу реки сидели мы
Под звук магнитофонной перемотки,
Мы были оба чуточку пьяны:
Ты - чувствами, я - чувствами и водкой.
Я не смотрел тебе в глаза никак,
Боясь найти в них то же, что в своих,
И лишь поблескивал росою мрак,
И шепот птиц был жалобен и тих.
А ты смотрела прямо мне в глаза,
Сосредоточенно, что твой карась в реке.
И вдохновенная, печальная слеза
Из глаза круглого скользнула по щеке.
Ну, а я на тебя не смотрел,
И не то, чтоб из чувств между строк:
Не хотелось, наверное, мне
Свой испытывать фатум и рок.
Вот сидим мы. И будем сидеть
До утра, пока драный петух
Не начнет на шесте своем петь
И погонит овечек пастух.
До утра. Когда за опохмелом
Мужиков забурлится поток,
И запахнет навозом несмело,
И пахнет ароматом порток.
Как все это не романтично!
А вот вечером - благостный рай
Наблюдать в изумленьи столичном
Колосящийся урожай.
Ну а ты все сидела, молчала
Под прекрасным ракиты кустом…
Хоть бы что-нибудь, дура, сказала
Задушевным своим голоском!
Хоть бы слово. И я б убедился,
Что умеешь ты говорить-
Но молчит ведь, чтоб ей провалиться,
И прищуренной зенкой глядить!
Что ты, милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня?
То ль объелась с утра ты «Вискаса»,
То ль по жизни такою была?!
И уехал я в этот же день,
Не оставив ей адреса даже.
А она все молчала, как пень.
Ну и пусть. Виновата сама же.
Может быть, я тогда испугался
Ее глаз, что смотрели так странно…
А, в натуре! Во что ни влюблялся
Я в вечерней деревне спьяну!
ххх
Свой путь лесной пройдя до половины,
Я очутился в сумрачной тайге.
Стоял дубняк. Воняло тухлой тиной
От речки, что текла невдалеке.
Я снял рюкзак, и, крыльями взмахнув,
Присел к ручью холодному напиться.
Вода текла, что твой анаколуф,
И стыли зубы мерзлым силлогизмом.
Но набежала тень на водный круг,
И шорох листьев из кустов раздался.
Я оглянулся. Из-за веток вдруг
На просеке Вергилий показался.
Он был, конечно, в римской тоге
И с томиком Вергилия под мышкой;
Его босые поэтические ноги
Венчали сапоги. Почти неслышно
Он шествовал по просеке таежной,
Своей фигурой разрезая мрак,
И, обойдя меня походкой осторожной,
Пошел под горку, чуть замедлив шаг.
Когда великий глюк явился и пропал,
Я вслед ему смотрел недолго,
И вскоре вновь надел рюкзак и зашагал
Я в сторону далекого поселка.
Я шел - и мыслей снежный ком
Катался в черепе и досаждал немного:
Вергилий мог же стать проводником
В пространстве всей судьбы моей далекой?!.
Вторую часть пройдя пути лесного,
Я очутился… Впрочем, как ни говори,
Я трясся в дизеле до Бологого,
Вергилий топал в сторону Твери.
ххх
Повинуясь стадному чувству,
По команде «Свободная касса!»,
По заветам Марселя Пруста,
По картинам Тинто Брасса,
По-английски и по-французски,
По-простому и по-фрейдистски,
Наблюдая закат этрусков,
Замечая восход феминисток,
Умирая от СПИДа и скуки,
Принимая виагру и допинг,
Я засуну в карманы руки,
Я пойду гулять по Европе,
Улыбаясь – от счастья, вроде,
Отражаясь в бензиновых лужах,
Понимая, что кризис пройден,
Понимая, что будет хуже.