Коллектив кафедры физики гимназии 1543:

Королев Дмитрий Юрьевич из тех учителей нашей школы, который в ней учился и был её выпускником. После окончания школы очень быстро в нее вернулся в качестве лаборанта кабинета физики. И лаборантом он был необыкновенным – не было такого учебного эксперимента, который бы “не получился” у Дмитрия Юрьевича!
Не завершив обучения в инженерном вузе, Дмитрий Юрьевич поступил на физический факультет педагогического вуза. Вероятно, интерес к педагогической деятельности победил стремление решать инженерные задачи.

И Дмитрий Юрьевич стал хорошим учителем, умеющим прекрасно и образно объяснять очень трудные вещи, умеющим привить любовь к своему предмету. Он отличался замечательным умением проводить физические эксперименты, у него были замечательные «умные» руки. Созданию экспериментальных установок и проведению экспериментов он хорошо учил детей, увлечённый сам, он умел и их увлечь этой деятельностью.

С именем Дмитрия Юрьевича во многом связано развитие целой системы учебно-исследовательской деятельности учащихся по физике. Исследования и проекты, выполненные в разные годы под руководством Дмитрия Юрьевича, неизменно отличались оригинальностью постановки задачи, красотой выполнения, строгостью с точки зрения физики и техники. Многие из этих работ с успехом представлялись на разного уровня ученических конференциях.

Он умел, на близком подросткам языке, обсуждать с учащимися различные житейские ситуации, проблемные в том числе, возникающие и в школе , и в семье, и в общении между детьми. Некоторые из них приходили к нему за советами и потом, после окончания школы.

Дмитрий Юрьевич никогда не жалел своего времени, если нужно было задержаться допоздна в школе – при подготовке к открытому уроку, к школьному празднику, при проведении конференции или встречи с учителями из других школ.

Можно сказать, что жизнь Дмитрия Юрьевича была неотделима от жизни школы.

О другом сегодня не говорим.

Несправедливо рано Дмитрий Юрьевич ушел.

Будем помнить человека, в котором удивительным образом объединились учитель, экспериментатор, инженер, человек в чем-то артистичный, обладающий чувством юмора и добрый.

ЕЛЕНА ДМИТРИЕВНА ВОЛЖИНА, учитель литературы:

Я не могу тебя проводить, Димка, так как не в Москве. 

Но попрощаться с тобой хочу как с родным человеком, которого помню ещё тринадцатилетним хитрованцем и пофигистом, прогулявшим месяц литературы у заболевшей свинкой (?!) училки. 

Потом уже в старших классах остро проступили интеллект и отчаянное желание спорить, отвергать, крушить. Но было и актерское любопытство: произнести текст, сыграть героику и мелодраму, пропуская репетиции под рюмашку. 

После армии ты возвращался в школу поговорить, бывал сентиментальным, но подпольный человек Достоевского в тебе уже угадывался: недоверием к миру, насмешливым пессимизмом и небьющейся логикой в ненависти к русскому абсурду. 

Тебя спасала школа: лучший в учительских капустниках, твои цитируемые детьми шутки, починенные и работающие приборы в кабинете физики. 

С учениками ты был на самой короткой дистанции: всех любил и всем доверял. 

Циник и парадоксалист тщетно боролись в тебе с романтиком и идеалистом. 

Школа отпустила тебя, и жизнь растеряла смыслы, но школьная долгоиграющая память сохранит благодарность ворчливому ребёнку, не успевшему повзрослеть и состариться. 

Твоя ЕД.

АННА МАРТИНЕВСКАЯ (КУКИНА), XXX:

RIP, дорогой Дмитрий Юрьевич. Вы были прекрасным учителем и очень интересным человеком. 

Уверена, вы и там зададите всем жару.

АЛЕКСАНДР ЮЛЬЕВИЧ ВОЛОХОВ, учитель физики:

Эх, Дима, Дима. Дмитрий Юрьевич….

Мы много с ним проработали рядом, порою вместе. Он хорошо разбирался в физике, хорошо решал задачи, интересно. У него было настоящее физическое чутьё: как, что должно протекать, происходить. Особенно меня удивляло, как он чувствовал электрические цепи, что и как там происходит. Он их именно чувствовал, такое у меня складывалось ощущение, когда мы обсуждали эти вопросы.

У него был безусловный инженерный талант. Его демонстрационные эксперименты были яркими, запоминающимися. А какие замечательные, неожиданные, изобретательные учебно-исследовательские работы он выполнял с учащимися! Вспомнить хотя бы Газовые кольца, Электрический разряд в жидкости, Капельница Кельвина, Стоячие звуковые волны. И всегда высокая культура ручного труда. Это меня в нем восторгало. Я всегда прибегал к его советам, к его помощи, когда мне или ребятам, работавшим со мной, нужно было что-то сделать практически, он был для меня в этом экспертом.

У нас были разные общественно-политические взгляды, я никогда не был с ним согласен, считал его неправым, но в наших спорах я никогда не мог его переспорить. Нет, не переубедить, а переспорить, показать свою точку зрения более обоснованной. Его аргументация была «железобетонной». А там где её не хватало, он включал иронию, доведение до абсурда, шутки, смех. И в этом он был непревзойдённый мастер. Так и расходились, каждый при своём.

Ему можно было предъявить разные счета, но я его всегда перед собой оправдывал. Может потому, что он был из наших прежних учеников, которых я знал ближе других.

Он бывал вздорным, но никогда не был злым, никогда «не держал камень за пазухой», рядом с ним было не тревожно, спокойно.

Когда его не было рядом, в школе, его не хватало, ждал – вот Дима придёт ….

Теперь будет не хватать всегда… Не дождусь…. Не придёт….

СЕРГЕЙ ГОРЧИНСКИЙ, XXIV:

У нас Дмитрий Юрьевич ничего на вел, но невероятно повлиял на мою жизнь всего лишь одной фразой, за которую я ему глубоко благодарен. Как-то раз, уже выпустившись и начав учиться на мехмате, я пришел в школу и обронил в разговоре с Дмитрием Юрьевичем, что хочу попробовать стать профессиональным математиком. Он сразу сказал четко и коротко: "Учи линейную алгебру. Кто не знает линейной алгебры - мусор." Почему-то я сразу наивно поверил ему. Теперь на своем опыте и на опыте многих других я совершенно убежден, что ровно так все и есть: глубокое понимание линейной алгебры - корень к познанию всей математики. Начинающие математики и физики, следуйте завету Дмитрия Юрьевича!

Пусть память о Дмитрии Юрьевиче будет светлой и долгой, давайте чаще вспоминать этого замечательного яркого человека, так безвременно покинувшего нас.

Статья из цикла "Учитель - это судьба":

Мне очень повезло с людьми, с которыми мне пришлось работать. Я постоянно учусь у них. Я в школе провел практически всю свою жизнь, я здесь учился, потом ненадолго отходил служить в армию и получить пару высших образований, а сейчас преподаю здесь. Но есть несколько человек, которые научили меня большему и ценнейшему, чем другие. Это Юрий Владимирович Завельский, который привел меня в первый класс. Это Софья Филипповна Либерова, Валентина Анатольевна Руднева, Евгения Валентиновна Эткина, Елена Дмитриевна Волжина.

Но у меня также есть один секрет. Часто я ловлю себя на мысли, что я многому учусь у тех, кого я учу. Я должен учить детей, а вместо этого учусь у них. Иногда они дают мне замечательные, очень ценные уроки.

Правда, иногда мне бывает трудно заставить себя заставлять других. Если я вижу, что людям, очевидно, неприятно то, чему я пытаюсь их научить, то это сразу вызывает дискомфорт. Так что я всегда стараюсь построить свою работу таким образом, чтобы сначала убедить детей в том, что то, что мы делаем полезно, нужно и важно. Процесс образования – сложная вещь. Учиться тяжело, это известный факт. Но если приходится заставлять, то для меня это труднее всего. Человек должен хотеть получить знания и тогда он их получит.

Понимаете, знания по физике – это элемент общей культуры, поэтому я считаю, что все то, что делаю я, все то, что делают мои коллеги, направлено на развитие личности. Ведь человек современного общества немыслим без естественнонаучных знаний об окружающем мире. Ничего не знать о мире, в котором ты живешь, – это же странно! Не знаю, можно ли сказать, что знание закона Ома, видов теплопередач пригодится потом каждому в его театральной или литературной деятельности, но одно могу сказать точно: эти знания небесполезны, они делают ум человека более изощренным – в этом я абсолютно уверен.

/ Интервью записано Ксенией Воронковой, 41 параллель, 2014 год /

ЕЛЕНА МИНУШКИНА, XVII:

У меня почему-то в памяти застрял момент, как Дима (на шесть же лет всего старше!) завалился к нам на урок физики. Кажется, он был в увольнении из армии. И столько в нем было какого-то задора, радости... юности. И это было очень давно... Может быть, и хорошо, что школа его так долго не отпускала.

Его любили ученики, именно любили. Мой сын у него поучился, уж не знаю, чему. Сомневаюсь, что именно физике. Но с каким же уважением они все говорили: "Дюк!"

АЛЕКСАНДРА ВАРАКИНА, XXXI:

Видимо, наступила такая пора жизни, когда вести о смерти важных на твоём жизненном пути людей заставляют осознать себя слишком взрослым: они приходят все чаще и чаще…

Дмитрий Юрьевич с первого дня нашего знакомства в моем 7-ом классе показался мне очень близким и родным. Его чувство юмора, его умение поставить себя наравне с учеником, его искренний интерес к жизни и проблемам детей - все это делало его настоящим Другом на сложном и одновременно прекрасном школьном пути! Благодаря ему физика никогда не пугала, а доставляла удовольствие и увлекала. 

Ученики самых разных возрастов на переменах и после уроков запросто заходили к нему в лаборантскую поболтать, поделиться печалью или радостью и знали, что он всегда их ждёт. И даже после выпуска мы могли запросто прийти к нему посидеть на уроке, поучаствовать в зачетах и экзаменах у «младшеньких», ощутить себя взрослыми и одновременно снова почувствовать прелесть и беззаботность школьных лет.

С ним можно было говорить обо всем: о любви и дружбе, о прошлом и будущем, о политике и искусстве, пофилософствовать или просто молча попить чаю. 

Спасибо вам за прекрасные годы, за знания, за вашу открытость, за мудрость, за поддержку, за дружбу! 

Светлая память!!!

МАРИНА СОРОКИНА, XXXVII:

С Дмитрием Юрьевичем меня познакомили старшеклассники из физ-хима, когда я училась в 7 классе. Оказалось, что он был наслышан обо мне от своих коллег и давно наблюдал за мной в школьных коридорах. Когда нас познакомили, он сказал: «А! Это та девочка с огоньком». Я представляю, что могли рассказать про меня некоторые преподаватели (да уж, с дисциплиной у меня было, мягко говоря, не всё гладко), но Дмитрий Юрьевич никого не слушал и с самого начала выстроил со мной тёплые дружеские отношения. И я знаю, что так было не только со мной.

Весь мой школьный физико-химический путь Дмитрий Юрьевич мне очень помогал. Я смело могу сказать, что без его помощи я бы точно не сдала все зачеты и экзамены и не доучилась бы до 11 класса. После школы мы продолжали общаться: поздравляли друг друга с праздниками и болтали по часу, обменивались новостями в соц.сетях, я приезжала в школу и обязательно приходила к нему на чай. Он рассказывал про физику для гуманитариев (читай «для чайников»), про сложности с электронным дневником, про армию и про свою дочку. Мы дружили все девять лет после окончания школы.

Дмитрий Юрьевич был очень интересным человеком. Очень добрым. С классным чувством юмора. Все мы не идеальны, и у каждого свой путь. Спасибо за помощь, поддержку и бесконечную веру в меня. Я буду очень скучать.

СЕРЕЖА КУЗЬМИН, XLVII:

Даже среди наиболее ярких и артистичных учителей 1543 Дмитрий Юрьевич всегда выделялся: мрачноватая ирония, лёгкая таинственность, абсолютное нежелание держать дистанцию с учениками и своеобразный, но безупречный аристократизм складывались в обаяние, противиться которому не могли даже далёкие от физики школьники.

Тех же, кому доводилось делать под его руководством лабораторные или курсовые работы, Дмитрий Юрьевич очаровывал своей поразительной способностью видеть неочевидное прекрасное, которая, как мне кажется, и делала его таким неподражаемым в школьной лаборатории: любой эксперимент был для него действием прежде всего эстетическим, и рассказывал о нём Дмитрий Юрьевич так же, как ценитель барочной музыки рассказывает о концерте Вивальди. Доступная глазу красота физического явления была для Дмитрия Юрьевича неотделима от красоты теории, раскрывавшей суть этого явления.

Очень трудно свыкнуться с мыслью, что больше никогда не услышишь его лаконичную и неэмоциональную, но оттого не менее ценную похвалу, не станешь свидетелем того, как неработавшая экспериментальная установка становится исправной от одного его приближения, и не увидишь на лестнице перед главным зданием фигуру в неизменном чёрном пальто, источающую добродушие и спокойствие античного философа.

СЕРГЕЙ ПАВЛОВСКИЙ, XX:

История появления этой записи такова. Осенью 2020 года я собирал воспоминания об уроках Евгении Валентиновны Эткиной, знаменитого учителя физики 43 школы. Отдельное место в списке ее учеников занимал Дмитрий Юрьевич Королев – и как выпускник, помнящий ее самые ранние годы, и как учитель, продолживший ее дело в том же самом кабинете. Я позвонил Дмитрию Юрьевичу с просьбой написать пару абзацев о нашем общем учителе, на что получил ответ, что с огромной радостью, только писать он не умеет, он умеет говорить. И предложил встретиться вечером у школы, где он ответит на все мои вопросы. Я приехал, захватив маленькую камеру в качестве диктофона, предполагая записать на нее звук нашего разговора, который продлится 10-15 минут. 

Но все вышло не так, как предполагалось. Когда начинаешь бередить тени прошлого, никогда точно не знаешь, как далеко зайдешь. И когда включается видеокамера, никто не знает, что именно она снимет. Дмитрий Юрьевич начал говорить. Он говорил час, говорил другой. У камеры села батарейка, а он говорил третий. Дело двигалось к полуночи. И было невозможно просто встать и уйти, потому что было отчетливо видно, насколько важен оказался для него этот разговор. 

Мальчики предыдущих поколений мечтали стать летчиками, космонавтами, а Дима мечтал бороздить океаны и изучать неисследованные морские глубины. Обычно к моменту выбора ВУЗа у людей начинаются более холодные и трезвые расчеты, но Дима, как истинный ученик Юрия Владимировича Завельского, оказался предан своей мечте. Он нашел нужный ему институт по изучению морских глубин и прилежно начал обучение. Но не успел. В 1991 году жизнь изменилась. С карты мира исчезла большая сильная страна, а вместе с ней и грезившиеся океанские дали, и морские глубины, и научно-исследовательские институты. Крушение страны подкосило молодого человека в момент расцвета его душевных сил, на самом взлете. Его деятельность начала девяностых напоминает варваров на руинах Рима – в составе некоего сомнительного «СП» (совместное предприятие) они разбивают молотками выброшенную из закрывающихся НИИ старую советскую электронику, достают платы, выковыривают из них граммы ценных металлов – золото, платина и отправляют за границу. 

Но огромная внутренняя сила, ироническое отношение к жизни и научный склад ума тогда победили. А родная школа дала второй шанс. Работая на нескольких работах, Дима штудировал по ночам учебники, написал диплом, закончил педагогический институт и в 1998 году стал, наконец, учителем физики гимназии 1543 Дмитрием Юрьевичем Королевым. 

Наверное, когда человек рассказывает о себе подобные вещи, то предполагает, что запись не сгинет, не пропадет, что ее увидят те, кто ему был дорог, и кому был дорог он. 

МАША КАЙГОРОДОВА, XLV:

Мыла в раковине кисть после занятий по каллиграфии, смотрела на то, какой насыщенный оттенок приобретает вода, постоянно меняясь, и подумала, что если бы смывала акварель, то такого бы не увидела. И вдруг вспомнила Броуна. Вернее, не его даже, а то, что частицы способны «сваливать». Помню, что он сказал именно «сваливать» (это важно!). Для Дмитрия Юрьевича ведь неважного не было. Особенно, если это касалось нас, детей, которых он учил. И не только физике. Хотя, и физике, конечно, тоже, но были тут вещи более глубокие, которые, как у Толстой — «Пропустим это. Потом как нибудь» — он пропустить не мог. Мог и умел делать то, что не любому даже взрослому человеку дано — по-настоящему любить людей, особенно, детей. А это ведь гораздо важнее, чем любая физика.

То, как к тебе относился Дмитрий Юрьевич, никак не зависело от твоих успехов по его предмету: каждый для него был человеком, у которого в жизни что-то происходит, который растет и которому иногда очень нужна поддержка и помощь взрослого и мудрого. Неважно было лишь то, сколько тебе лет: твоё мнение всегда попытаются понять как мнение любого взрослого человека. Тебя примут. (А что важнее этого?) Не примут только враньё и хамство. Не списывание, а именно враньё в том важном смысле.

Было ещё кое-что важное, чему он нас пытался научить. Всё, что есть вокруг нас, соблюдает законы физики, но физика — далеко не всё. Есть ещё творческие зачёты, наши спектакли, ни один из которых он, кстати, не пропускал, если мы приглашали, и вообще все остальное, не менее (а то и более) важное. 

Помню, он как-то рассказывал нам, про гудрон. «Как не знаете, что такое гудрон?! Эх, вот у нас было нормальное детство. Жевали гудрон и целовались по кустам». И дело здесь, конечно, не в гудроне и не в кустах. И уж тем более, не в физике! Хотя…

Каждый раз, когда с утра щелкает чайник, когда я мою кисти, когда в розетку не надо совать два пальца разных (важно!) рук, когда после протирания рук спиртом чувствуется холод, потому что молекулы сваливают… понимаю, что ничего и никуда не делось, несмотря на то, что Дмитрия Юрьевича уже нет. Удивительнее всего то, что с его уходом нет никакого чувства тяжести и ощущения того, что в твоей жизни произошла важная потеря, есть только что-то светлое, которое появляется каждый раз, когда вспоминаешь его фразы, написанные где-то далеко на внутренней обложке тетради, лежащей в недрах шкафа. И тут понимаешь, что он бы не хотел, чтобы из-за него кто-то расстраивался. Особенно мы, дети, которых он когда-то учил и любил, что бы они ни отчебучевали.