|
Выпускники 57-ой школы
- ЮЛЯ ФРИДМАН - Преподавал БП глубоко неполиткорректно. На первом же, кажется, уроке вызвал к доске Машку И., та перепутала плюс с минусом, он сказал ей: "Маша, ты рассеянная девушка, в первую брачную ночь ты вместо мужа пойдешь к соседу". Нам было уже лет по 12-13, и мы растерялись. Занимался с нами в основном школьной математикой, хоть и продвинутой, но мог отвлечься и рассказать, как вводится определитель (как полилинейная форма) или что-нибудь в этом роде - так же, как отвлекался на рассказы "за жизнь". Ну как рассказы: объяснял нам, например, как преподавал в 30-м, кажется, интернате для умственно отсталых подростков, потому что мы иногда напоминали ему тот контингент. Или рассказывал, как пришел в школу работать некий учитель - БП отвечал почему-то за его назначение - и начал знакомство со слов: "Вы знаете... однажды я убил человека". БП тогда пожал плечами: "Простите, вы что же, хотели меня удивить? Я не первый год в школе работаю". Когда мы только поступали, нас набрали в класс слишком много, человек 40 с хвостом. В конце шестого класса нас, новонабранных, повели в однодневный поход, кажется, с платформы "Турист", чтобы мы все там познакомились. Саша Шень, отвечавший за неофициальную математику, постоянно нас пересчитывал. Гейдман ему в конце концов сказал: "Саша, Александр Ханьевич! Бросьте вы их считать, ну подумаешь, одним-двумя меньше, вон их сколько, все равно выгонять придется". Шень возражал: "Но, Борис Петрович, их больше!" Тогда Гейдман предложил разбить нас на пятерки, чтобы легче вести учет, что Шень и сделал. Я не помню, было в нашей пятерке четыре человека или шесть, но помню, что руководителям пятерок было поручено раздавать подопечным конфеты. В какой-то год Гейдман был назначен завучем по совместительству, и до конца года должен был в этой должности оставаться. Тогда он сделался нервный, говорить почти не мог: либо кричал, либо сипел полусорванным голосом. На его урок Джемс Владимирович Ахмеди, учитель физкультуры, принес дневники наших одноклассников. Они забыли физкультурную форму, и за это у них собрали дневники, чтобы вписать туда замечание. Гейдман же в это время решил ругать Пашу Иванова, не помню, за какую провинность. Он сильно разошелся: "Я тебя только из-за фамилии и держу!" (БП имел в виду существовавшую тогда проблему с РОНО: оно пыталось запретить матклассы, в частности, под тем предлогом, что в них слишком много еврейских фамилий. На деле же Иванов отлично соображал, и БП охотно отмечал это в другие моменты, просто он очень за что-то рассердился.) Тут его взгляд упал на дневник Иванова. Он стал его листать - а дневник оказался незаполненным (такие вещи всегда ставило на вид РОНО, если приходило с проверкой). БП вконец разозлился, побелел и стал рвать дневник на части. Иванов же сидел с меланхоличным видом, задумчиво подбирая обрывки. Подобрал кусок заглавной страницы, вчитался, дождался паузы в разговоре и заметил: "Борис Петрович, а это не мой дневник". Оказалось, что это дневник Лены Рудницкой, отличницы, много тогда пропускавшей занятия по болезни девочки на класс старше, Джемс дневники перепутал. БП развеселился, перестал сердиться на Иванова и после урока пошел извиняться перед Леной Рудницкой. Мишу Вербицкого Гейдман выгонял со своих уроков с формулировкой: "Мне тебя учить нечему". Но Миша иногда приходил, опаздывал и вступал в разговоры. После девятого класса БП заявил ему: "Или ты, или я!" Миша ушел в 91-ю школу, где ему тоже очень понравилось. У него прекрасные отношения с Борисом Петровичем - да и тогда были вполне хорошие, просто так вышло. Сначала нас немного учили программировать на Паскале, но в старших классах вместо уроков труда сделался Бейсик (в наказание за бездельничанье - активно работавшим разрешили продолжать изучать Паскаль). С нами работали лаборанты, они отвечали за правильное обращение с перфокартами. В какой-то программе мне понадобился маркер, и я вписала в нее требование в случае, если что-то там на что-то не делится нацело, выводить на экран то или иное изречение Бориса Петровича, обращенное к нам. После этого меня вызвали к директору и там жестоко отчитали: лаборанты все это приняли на свой счет и оскорбились до заявлений об уходе. Но их уговорили остаться. Из изречений в какой-то момент была составлена
одноклассниками песенная переделка, длинная,
но я помню только: Директор, Нина Евгеньевна Лапушкина, делила с БП свой кабинет. Она преподавала черчение. Завидя БП с другого конца коридора, она кричала ему: "Борис Петрович, какая сволочь взяла швабру из двадцать седьмого кабинета?" БП вежливо отвечал: "Нина Евгеньевна, может быть, я и сволочь, но швабру я не брал". Гейдман проводил политинформации как классный руководитель. На них разрешалось опаздывать. Я не помню, что именно на них обсуждалось, но как-то из РОНО прислали опросы: из каких источников вы получаете информацию о событиях в мире? Надо было проставить галочку. Я опоздала, и Гейдман, выдавая мне листочек, сказал: "Если ты мне сейчас спросонья отметишь BBC или радио Свобода, убью на месте. Видела когда-нибудь газету "Правда"? Неважно. Ставь галочку". В каком-то из старших классов Гейдман писал задание по геометрии на доске, и оно выглядело непонятным. Казалось, пропущено условие, что точка лежит на окружности. Я попыталась сказать об этом. Гейдман, не глядя на доску, ответил: "Фридман - "два" в журнал. Учитесь читать условие". Несколько человек возразили, что вроде как действительно пропущено, и тоже получили двойки. Гейдман сердился. (Мы и в самом деле, бывало, условие читали невнимательно, но это был не тот случай). Он увидел, что Света Зюзина с недоумением смотрит на доску и спросил ее яростно: "Света, вы тоже чем-то недовольны?" Света ответила: "На таких условиях, Борис Петрович, я всем довольна". После этого еще несколько человек получили двойки, а потом кто-то из безупречных отличников, Махлин или Мисирпашаев, тоже рискнул высказаться. Тогда Гейдман обратил внимание на доску, вставил условие, что точка лежит на окружности и принялся, ворча, зачеркивать двойки: зачем-де их убирать, все равно скоро контрольная... Тут он наткнулся на фамилию "Зюзина" и сказал: "А Свете Зюзиной - "пять". Учитесь, как надо жить!" После 57 школы БП много лет проработал в 1543: его туда заманил Завельский. В свое время он мечтал написать, наконец, дельный учебник по геометрии. Взявшись за это, постепенно понял, что нужно начинать курс математики с самого начала. Вот с начала и начал, сейчас есть учебники 1-4 класс Гейдмана с соавторами, все мои дети по ним учились. Ни в какое сравнение Петерсон с ними не идет - у Гейдмана некорректных задач не бывает. Впрочем, сейчас начальство запретило оба учебника за недостаток патриотизма. Не знаю, понятно ли из этого текста, что Гейдман (мой, во всяком случае) любимый учитель математики в 57. То есть, скажем, Раф чудесный, но у Рафа мы не учились.
Дополнение 1: диалог БП с Джемсом, легендарным учителем физкультуры тех прежних времен. Джемс следил за внешним видом школьников. Юлька З., весьма им любимая за присущую ей спортивность, пришла как-то в школу в хорошенькой кофточке поверх положенной тогда школьной формы. Был урок Гейдмана, она отвечала у доски. Вошел Джемс, извинился, задал Гейдману пару вопросов, в процессе разговора подошел к Юльке и помог ей снять кофту, как помогают дамам снимать пальто. Юлька немного помрачнела, но в целом отнеслась
к этому спокойно. Джемс аккуратно сложил
снятую кофточку на ближайшую парту и повернулся,
чтобы уйти. БП, наблюдавший за процессом,
разочарованно спросил его:
Дополнение 2: кто-то спит на уроке. Все та же Юлька З. в девятом классе обзавелась младшим братом. Будучи младенцем, он вопил по ночам. Из-за этого днем сильно хотелось спать. Вот Юлька на уроке положила голову на руки и заснула. У доски наш товарищ мучительно решал задачу и вдруг понял, как ее надо решать. Он что-то заорал от восторга, допустим, "Рассмотрим функцию f(x) = x - e ln x и продифференцируем!". БП ему: "Тише отвечай, а то Юлю разбудишь".
- МИХАИЛ ВЕРБИЦКИЙ - К "школьной математике" мы в классе относились с изрядным высокомерием, за что мне сейчас стыдно, потому что в итоге оказалось, что Гейдман научил меня очень многому, несмотря на мое свинское отношение. Задним числом понятно, что он был гениальным учителем, но передать то, чему он меня научил, трудно. Уж не школьной программе точно, я ее классе в шестом уже освоил, то есть еще до 57-ой школы, и этим особенно доводил Гейдмана (до того, что он в какой-то момент запретил мне являться на его уроки). Но то, чему он меня таки научил, оказалось гораздо полезнее школьной программы. Я задумывался об этом много раз, и ни разу толком не был в состоянии передать. Когда я однажды увидел, как ведет семинарские занятия Леня Посицельский, меня охватил почти религиозный восторг - он добивался реакции от каждого студента, причем не сообщая им ничего нового, а заставляя их задумываться и решать задачи, доступные им. Нечто подобное осуществлял и Б.П., но ко всему прочему, он приучал нас к внятности выражений и мыслей. Несколько из этих уроков я смог для себя сформулировать, уже сильно после. Во-первых, никогда нельзя говорить "этот треугольник", вообще указательные местоимения употреблять в математической деятельности нельзя. Нужно обозначить вершины и говорить "Треугольник ABC". Аналогичным образом, необходимо избегать любой вещи, которая допускает несколько толкований. Небрежность речи ведет к невнятности мыслей, а от нее недалеко и до деменции. Вообще научить школьника изъясняться чисто, связно и по делу, это целая наука. Без Гейдмана я бы может когда-то и научился говорить и думать без невнятицы, но не факт. В-третьих, "делайте хорошо, плохо само получится". Как-то так.
|
|
|
