1
Л.А.Кацва
Пояснительная записка
(по поводу упрека в курении с учениками 9 класса на территории школы)
1. Я могу изображать из себя учителя перед кем угодно – перед учениками школы, новыми учителями, родителями учеников. Исключение - учителя, у которых я учился сам, и 9-ый класс. В этом классе учится моя сестра Варя, и поэтому с ее одноклассниками я был знаком задолго до того, как вернулся в 43 учителем. В сентябре 11-го класса я за ручку вводил их, первоклассников, в нашу школу, а потом, в мае именно они вешали мне, выпускнику, колокольчик на грудь. Эти дети мне глубоко небезразличны. Я слежу за их судьбой, я смотрю, как они растут. Но они для меня – одноклассники сестры, а я для них – брат одноклассницы, и никогда, никогда я не был и не буду для них «учителем 43 школы». Ни один из них не назвал меня ни разу на «вы». И, я надеюсь, не назовет. Мы с ними – друзья, если хотите. Поэтому, куря с ними, я никоим образом не порочу «честь мундира» учителя.
2. Но я, безусловно, согласен с Вами, что любому взрослому человеку (учителю или нет) курить при детях дурно. Конечно, это оказывает негативное влияние – человеку всегда свойственно подражать старшим. В этом я признаю свою вину, но хочу заметить, что это – проблема общечеловеческого масштаба. Ведь помимо курения, пьянства и прочих, видимых глазом пороков, существует еще такое огромное количество скрытых и гораздо более мерзких гадостей, которым ребенок учится у взрослых, что исправить эту ситуацию можно только одним способом – растить детей в инкубаторах.
3. В заключении, о формальной стороне проблемы. Поскольку, как я уже говорил, жизнь этого класса слишком тесно связана с моей, то – раз я курю, то я буду делать это и при них, а, раз курят они, то они будут делать это при мне, и мне и в голову не придет запрещать им это. А если встает вопрос – где это происходит, что вот, мол, в лесу, в походе можно, а у «Польской моды» – нельзя, то, по-моему, это лицемерие.
4. Если же говорить о проблеме курения в школе в целом, то хочу сказать следующее. Бороться с этим, конечно, надо, но способ, выбранный Вами, Леонид Александрович, в лучшем случае безрезультатен. А в худшем, Вы достигаете только обратного. Геройством считается выпить в сортире или «покурить за спиной у Кацвы». Этим хвастаются перед девочками. Разве это нормально?
Сам я еще не могу предложить другого способа борьбы с курением, но то, что они есть, я уверен. Я помню, когда еще мы учились – апрель-май 11 класса, жара, после уроков на уголке – я, Паша Лукашевич, Костя Паламарчук, Леша Подобряев и другие наши одноклассники. Мимо проходит Юрий Владимирович. Мы вежливо здороваемся, выкинув бычки, а он, вместо того, чтобы пройти мимо, вдруг подходит к нам и говорит – «Ребята! Ну и зачем вы курите? Зачем вам это надо. Я? Да, я сам курил во время войны, в блокадном голодном Ленинграде. Подбирал бычки на платформе и курил, потому что это был единственный способ хоть как-то спастись от жуткого чувства Голода. А вы? У вас же все есть. Вы не голодаете. Зачем же вы травите себя?» Он ушел. Мы были поражены. Это был единственный раз, когда мы задумались – «А и правда, зачем?».
Прошло семь лет. В памяти стираются подробности школьной жизни - докладные записки, лицемерие, выговоры, ругань, оценки, кошки-мышки с учителями, обиды, беззащитность. Но ту сцену на Уголке, и те слова моего Директора, я буду помнить всю жизнь.
29 апреля 2002 г.
Сергей Павловский,
выпускник и псевдо-учитель
2
С.Д. Павловскому
Сергей Дмитриевич!
Принимаю избранную Вами эпистолярную форму общения, хотя и не привык к такому стилю между коллегами. Вы полагаете, что мои способ борьбы с курением неэффективен и советуете мне избрать иной, последовав при этом примеру Юрия Владимировича. Мы с Вами, Сергей Дмитриевич, мало знакомы, и Вы просто не знаете, какие способы я избираю. К убеждению я прибегал не один десяток раз. Эффект при этом бывал разный (положительный — нечасто, только если человек лишь начинал курить или, напротив, сам собирался бросить). Впрочем, как явствует из Вашего же поведения, метод, избранный Юрием Владимировичем, оказался столь же неэффективен, как и избранный, по Вашему мнению, мною. Насчет же «выпивок в сортире» замечу, что «геройством» они считаются вне всякой связи с моим отношением к курению и вообще с моей скромной персоной. Вы все-таки познакомьтесь чуть-чуть с возрастной психологией.
Вы превратно понимаете мои цели. Борьба с курением — не пунктик помешанного на дисциплине самодура. Первая и главная моя цель — забота о здоровье детей. Вам, уже отнюдь не подростку, я считаю излишним объяснять, как сказывается сигарета на организме пятнадцатилетних девочек (курят в классе Вашей сестры исключительно девочки). Поэтому, на мой взгляд, всякий взрослый, а уж сотрудник школы тем более, просто обязан всеми доступными способами препятствовать детям травиться табаком. Дети, уверен, должны знать, что взрослые относятся к их курению нетерпимо. Есть такое понятие — социальная норма. Она формируется отношением окружающих. А общаясь с Вами, ребята усваивают: сигарета в руках подростка — это и есть норма. Как может взрослый мужчина помогать девчонкам гробить собственное здоровье, мне решительно непонятно.
Но есть и вторая цель. Отнюдь не лицемерие побуждает меня действовать по принципу: до забора — нельзя, за забором — так и быть. В свое время школьная конференция, проходившая, если не ошибаюсь, при Вашем, Сергей Дмитриевич, участии (правда Вы тогда еще обучались) включила в Устав запрет курить на территории школы. Единственным участником конференции, решительно протестовавшим против этого решения, был Ваш покорный слуга, выкуривший в своей жизни единственную сигарету в далеком 1975 году. Объяснялись мои действия просто: я не верил (и оказался, к сожалению, прав) в то, что мои коллеги сумеют сами воздержаться от курения в школе и дружно принять меры к тому, чтобы не курили дети. Ко мне не прислушались, запрет курения в Устав внесли. С этой минуты и до тех пор, пока содержание Устава не изменится, я считаю своим долгом добиваться, чтобы ученики, а по возможности и учителя на территории школы не курили. Воспитать уважение к праву можно только одним способом: законы следует либо не принимать, либо исполнять. Во всяком случае, если исполнение закона не противоречит твоей совести. Борьба с курением моей совести не противоречит.
Лицемерием же в контексте нашей переписки я считаю как раз Ваши рассуждения: курить при детях, конечно дурно, но поскольку дети все равно вольно или невольно учатся у взрослых разнообразным гадостям, то от еще одной гадости их не убудет — чай, не инкубаторские. Вы, Сергей Дмитриевич, курите не при детях. При детях курят Александр Юльевич, Андрей Николаевич, Владимир Владимирович (Сперантов). Это, с моей точки зрения, действительно, одобрения не заслуживает, но все же более или менее терпимо. И родители нередко при детях курят, а им не позволяют. Вы же курите вместе с детьми (кстати, не только с 9 классом) поощряя их, показывая им, что родительские и учительские запреты гроша ломаного не стоят. А вот это решительно недопустимо. Как недопустимо и добиваться таким образом популярности в глазах детей.
И не надо противопоставлять понятия «друг» и «учитель». Среди выпускников 43-й школы у меня немало друзей. Полагаю, что для многих из них я был и остаюсь «учителем 43-й школы». А для кого-то, смею надеяться, — просто учителем. Нашей дружбе это не мешает. Каждая профессия налагает на человека определенные ограничения. Подался в монахи — не женись. Подался в учителя — не переступай определенных границ в общении с детьми. И в школе, и в походе. С выпускниками — дело иное.
Я никогда не был Вашим учителем, Сергей Дмитриевич. И обращаюсь к Вам не как к бывшему ученику, а как к сотруднику гимназии. Вы подписались — «псевдо-учитель». Похоже, что пока это именно так, независимо от того, насколько хорошо Вы преподаете математику. Но в нашей профессии «псевдо» почти так же опасно, как в хирургии. Кстати, 22 года назад Юрий Владимирович, к словам которого, в отличие от моих, Вы склонны прислушиваться, сказал мне: «Ты ненамного старше своих учеников. Позволишь себе хоть малейшее панибратство — ты погиб как учитель». Даю Вам единственный совет, хотя и не надеюсь, что Вы к нему прислушаетесь. Или становитесь учителем, или переставайте «изображать».
2 мая 2002 г.
Л.А.Кацва
3
Л.А. Кацва
Леонид Александрович!
Эпистолярный жанр в данном случае предпочтительнее, потому что, во-первых, дает время подумать и выбрать нужные слова, что необходимо при общении малознакомых людей, а, во-вторых, предоставляет возможность сторонам высказываться в жанре «открытого письма», так как выбранная тема затрагивает не нас с Вами лично, а Школу в целом. Если Вы помните, в свое время Виталий Дмитриевич пытался организовать «Гайд-парк» – специальный стенд, где каждый мог бы вывешивать свое мнение о школьных делах. Затея не прижилась, растворившись в матерных комиксах-частушках, но Идея была хорошей.
Нет большого смысла обсуждать мое учительство в 43 школе, поскольку мне осталось провести всего один урок – 21 мая. А потом, может мне, наконец, удастся совершить то, что не получилось в июне 95 года – уйти. Но все же, могу сказать, что это были годы, которые не пропали зря. Меня никто никогда не учил – как надо учить. Каким способом это делать пришлось нащупывать самому, ориентируясь на опыт Татьяны Ильиничны, Бориса Петровича и Юрия Владимировича. Только попробовав сам, я смог оценить – что значит «быть учителем» и еще больше стал уважать людей этой профессии. Насколько же это тяжелый и неблагодарный труд! Когда после ночной проверки жуткой галиматьи, написанной таким почерком, что и сам писавший уже не разберет, утром раздаешь работы – никто ведь не скажет тебе «спасибо». Ни коллеги, которые занимаются тем же, ни родители, и уж тем более, не сам ученик, который только раздражается, получив «2», и хвалит сам себя, получив «5». И это правильно. По-другому не бывает. К этому можно только привыкнуть.
Школьный учитель – не университетский преподаватель. Главное, как мне кажется, чему должен научиться человек, желающий «быть учителем» – любить детей. Любить по-настоящему - бескорыстно и безответно, не требуя взамен ничего. Было очень нелегко, но я смог этому научиться. Но только, как оказалось, этого мало, если ты хочешь не просто «быть», а «оставаться учителем». Тогда надо научиться любить следующих детей, и следующих, и следующих за следующими. Надо иметь резиновое сердце. Мое же, отравленное никотином, больше ничего вместить в себя уже не сможет. Поэтому ухожу.
Теперь о «псевдо». Когда Борис Петрович взял нас заниматься детьми, он не предполагал, что наши отношения с ними будут такими же, как у остальных учителей. Ему нужны были именно студенты – люди, не сильно отличающиеся по возрасту, но просто больше знающие, чем школьники. Для свободы общения. Речь тогда шла только о математике, но, с течением времени, общение распространилось и в другие сферы жизни. «Воспитывать» оказалось ничуть ни легче, чем «учить». Здесь мы тоже пробивались на ощупь, методом проб и ошибок. Может, Вы и не знаете, Леонид Александрович, но и нам приходилось в свое время отнимать у детей бутылки со всякой дрянью, выливать на землю, наказывать etc. (Про себя мы называли это «игрой в Кацву». Напрасно Вы говорите, что я не знаю Ваших методов.)
Способ малоэффективен. Но если Вас хотя бы боятся, то у нас и этого не было. Если не получается у опытных педагогов – то что можем сделать мы? И постепенно я пришел к мысли, что если пороки нельзя уничтожить полностью, то ими можно попробовать управлять. Надо смотреть правде в глаза – подросток все равно будет пить и курить, но каким образом и как далеко он зайдет – вот это действительно вопрос! Меня мало волнует “Устав Гимназии”, и я не думаю, что хоть один из моих учеников его читал, гораздо сильнее меня волнует – кто вырастет из этих людей в дальнейшем. Поэтому мне важно и то, что происходит «до забора», и что после него.
А пить в жизни придется. По любому. Наш мир – не монастырь. Но надо вовремя научиться умеренности. А любое насилие неприемлемо. Даже над самим собой. Могу привести пример – один мой одноклассник, после некоторого события, прилюдно пообещал впредь целый год не брать в рот спиртного. Как Человек Слова ему пришлось исполнить свое обещание. Но проблема в том, что ему хотелось. И с каждым днем все больше. Он грустно смотрел на наши sessions, облизывался и проходил мимо, постепенно теряя друзей. И что же? Прошел год, срок обета истек, и он бросился во все тяжкие. От друзей он тогда оторвался совсем, поскольку мы тогда уже успели перерасти свое подростковое любопытство к алкоголю и не могли пить в таких количествах. Он нашел себе других. Так и спился.
Отчетливо осознав все это, я понял, что учителем не буду. Я буду кем-то вроде старшего брата, который не внешне учит, запрещает и настаивает на том, что его мнение единственно правильное, а мягко, изнутри показывает как надо на собственном примере. Позиция более чем шаткая – потому что, кто сказал, что я сам знаю как надо? Все основывается исключительно на моей убежденности в собственной порядочности, и в порядочности тех людей, которых я привлекаю к воспитанию этих детей. Плюс доверие руководства Школы, которое ни разу, до последнего времени не упрекнуло меня в дурном влиянии на учеников.
Мне хотелось искоренить их детскую школярскую подлость, презрение к слабым, страх перед силой и властью, разобщенность компании и мелкий эгоизм, привить хоть какое-то уважение к мудрости, к опыту, к старшим, к учителям, к женщине. (Я говорю только о воспитании юношей. Как воспитывать девушек – я понятия не имею, и никогда бы не взялся за это.) Время идет, детки подрастают, и я с удовольствием вижу в них сдвиги в лучшую сторону. Лицемерным чванством было бы приписывать себе хотя бы часть заслуги в этом, но мне нравится, что они движутся туда, куда я им показываю, даже если они этого и не замечают.
Все выше написанное относилось к параллели 11-х классов. Про 9-ые я, как мне кажется, достаточно ясно объяснил еще в первом послании. И я не совсем понимаю, зачем Вы говорите мне об «организмах пятнадцатилетних девочек». Я не специалист, но считаю, что курение им не менее вредно, чем любому нормальному человеку. Вам, Леонид Александрович, конечно тяжелее. Я-то, слава Богу, преподаю в Матклассе. Однако я убежден, что не Вам, и уж тем более не мне надо говорить пятнадцатилетним девочкам как себя вести, как одеваться, какой длины носить юбки, в какой цвет красить губки и насколько «женственно» выглядит со стороны молодая особа в грязных штанах, глотающая дешевый портвейн из горлышка мутной бутылки и сплевывающая матом сквозь желтые от никотина зубы. Не наше с Вами это дело. По счастью, у нас есть в Школе учителя женского пола, они пусть и ведут подобные разговоры. Ведь «возрастная психология», в которой, по Вашему мнению, Вы разбираетесь лучше меня – очень тонкая и хрупкая вещь. По ней нельзя бить молотком. Одно резкое движение, нетактичная фраза может поломать все. Ребенку-то может от этого и не будет хуже, но мы при этом свой контроль над ним теряем.
И еще, о «возрастной психологии» и проблеме курения. Да, наверное, надо объяснять детям еще и еще раз, что курить вредно, приводить цифры статистики заболеваний раком легких, демонстрировать флюорографические снимки курящих и фотографии зеленых недоношенных младенцев, приглашать подростковых врачей и представительниц детской комнаты милиции. Но только все это работает, к сожалению, не всегда. Только до определенного возраста. А потом… Курят. По глупости? Да! Глядя на старших? Да! Желая показать свою «взрослость»? Да! Но только это еще не все. Среди них есть много умных и самостоятельных ребят и девчонок. Они не хуже нас знают о вреде никотина и на других особо не засматриваются. И травят свой организм они совершенно сознательно. Здесь не только тяга к «запретному плоду», вызов «социальному порядку», нонконформизм. Есть еще одно. Самое тонкое и незаметное. Подсознательное. Вы знаете слова самой модной песни самой модной среди молодежи группы?
«Можно жить так. Но лучше ускориться –
Я лично бухаю, а кто-то колется.
Мне бы в Небо…»
(При этом в песне звучит одна из самых красивых и трагически светлых мелодий прошедшего столетия.)
Я имею в виду, конечно, не «растлевающее воздействие поп-культуры на неокрепшую подростковую психику». Просто это то, что витает сейчас в воздухе. И это не выпендреж, а подлинное нежелание жить. Откуда такие настроения в Нашей стране, в Наше время, у Наших детей? Потому, что, утратив Православные и Советские ценности, наше общество не приобрело новых? Сложный вопрос, выходящий за рамки нашего разговора.
Именно поэтому, я и считаю, что проблема – не в организмах, и даже не в головах, а в душах. И справиться с этим не сможет ни надзиратель, ни строгий исполнитель уставов, ни учитель какого-то конкретного предмета (разве что учитель литературы), а только Воспитатель, Наставник, Гуру, Пастырь, Учитель Жизни. Возможно ли это в рамках простой московской средней школы? Вряд ли. Но стремиться надо.
Я-то ухожу, а вот Вы, Леонид Александрович, Вы остаетесь.
15 мая 2002 года.С.Д. Павловский
Увидев Tit-Lights с курительной трубкой, я понял, что Кацва действительно во многом прав. Только трагедия превращается в фарс.
21 мая во время второго урока на лестнице между 2 и 3 этажами Гимназии №1543 наконец состоялся наш разговор с Леонидом Александровичем Кацвой, который и положил конец всей этой истории. Пересказывать его я не буду. Лишь несколько слов.
Первое – весьма символично, что “мой Последний Урок в 43 школе” я провел не в качестве учителя, а скорее в качестве ученика, и преподал мне его человек, у которого я сам никогда в жизни не учился. Человек, отношения с которым всегда были мягко говоря, натянутыми.
(Заканчивая школу, ровно 7 лет назад, на Последнем Звонке, почему-то именно мне выпало играть Кацву в нашем Капустнике. Это был жесткий стеб, его не любили. Играл я плохо, помню только, что hair был сцеплен резиночкой на подбородке в виде бороды, и я в черных очках и в шляпе с полями подползал через всю сцену под “Наша служба и опасна и трудна” к гуманитарным девочкам, изображающих курение на Уголке. Потом вскакивал и ловил кого-то. Все это называлось “Теремок”)
Но при этом смутное желание выслушать его, высказаться самому и попробовать понять, разгадать этого человека росло с каждым последующим годом. Людям и правда очень часто бывает интересна их полная противоположность.
Говорили о разном. Например – об Уставе. Кацва почему-то был убежден, что я в 95 году принимал участие в его обсуждении, а я со своей стороны заверял в невозможности этого в силу своего обостренного нонконформизма в то время. “Может, Вы меня с Аркадием путаете?” – “Да нет, вас с Замосковным я всегда различал” - “Вы возможно правы, говоря про воспитание уважения к законам. Если правило приняли – его надо исполнять. Но ведь дети, которые учатся сейчас, не имеют к этому Уставу никакого отношения – не они его принимали” - “Но если он им не нравится, они могут сменить Устав, инициировав общешкольную конференцию.” – “Понятно, что делать они это не будут. Во-первых – зачем, когда они могут итак без зазрений совести обходить этот свод законов, а во-вторых, среди них вроде бы нет подобных активистов.” – “Да, еще про выполнение правил и дисциплину – вот, к примеру, армейский устав. Почитаешь, думаешь – ну дебилы же писали! А потом оказывается, что погибают гораздо чаще именно те солдаты, которые не выполняли устав.”
Говорили о системе оценки знаний в нашей школе. О круговой поруке, которая мешает учителю поставить ученику отметку выше, просто потому, что его коллеги ставят низкие. А если поставит, то ученик успокоится и перестанет уделять этому предмету должного внимания. Тут я осмелел и смог задать Кацве вопрос, который мучил нашу параллель много лет – почему ушел из школы наш учитель истории Игорь Владимирович Новиков (“Кромвель”).
Кацва ответил и про девочек. “Конечно, учителям-женщинам проще, они больше могут им сказать. Но иногда бывает, что сказанное мужчиной имеет гораздо больший эффект. Но только, конечно же, делать это нужно очень тактично и наедине, а не перед всеми.” Тут я не могу не согласиться - “Целоваться с курящей женщиной – все равно, что лизать пепельницу” и пр. (О мои 14 лет!) Только вот и мальчики, и мужики у нас в школе, в стране пугливы и робки – мы скорее сами начнем курить, чем скажем своей любимой такое. (шутка). “Но Вам говорить с девочками об их внешнем виде, безусловно, намного сложнее, чем мне. Наверное, даже не стоит. У вас с ними небольшая разница. Вас-то и правда они воспринимают скорее как старшего брата и потенциального кавалера, а я уже (может, к сожалению?) в отцы им гожусь.”
(Не могу ничего с собой поделать. Очень смешно. Но это же и есть классический школьный анекдот про Кацву – “Да я и постарше Вас буду, Алексей Валерьевич! (Виталий Дмитриевич, Сергей Дмитриевич”))
Поговорили и о вине. О распитии с учениками. Наш старый тезис о том, что “лучше Шампанское у костра с нами, чем Бормотуха под кустом без нас”, Кацвой был полностью поддержан, что меня сильно удивило. Ни Марина Леонидовна, ни Ирина Викторовна в свое время пережить этого не смогли. А он, как оказалось, и сам так делал.
Не отказываясь от его упреков в свой адрес, уже высказанных выше, я лишь посетовал на то, что разговор наш состоялся так поздно.
Но, “лучше поздно, чем никогда!” Оканчивая школу в первый раз, мне довелось близко пообщаться с главной харизматической личностью 43 Школы – с ее Основателем, Ю.В. Завельским. (Нам, в отличие от всех, кто младше, повезло. Мы были последней параллелью, которую он учил географии.) Теперь же, на исходе моего второго срока судьба столкнула меня с личностью не менее харизматической и загадочной.
В итоге мы остались незнакомыми и разными людьми, с разными взглядами на проблему воспитания детей. Но теперь я могу с полной уверенностью сказать, что уважаю Леонида Александровича Кацву, как Учителя. Нет, не как “Учителя Истории” - то, что Кацва первоклассный учитель истории, который и сам отлично знает свой предмет, и умеет его преподавать, не вызывает сомнения ни у кого в нашей Школе (и не только в нашей школе). Я уважаю в нем Учителя, как Воспитателя. Потому что в нем нет ни капли того лицемерия, которое я предполагал в нем раньше. Он действительно делает то, что говорит и говорит то, что думает. Слишком много среди школьных учителей лицемеров, которые только говорят о любви к детям на родительских собраниях и педсоветах, а на самом деле им или просто плевать на них, или они любят, но не самих детей, а себя в их глазах. Кацва же прекрасно понимает, на что идет, и как к нему будут относиться, но делает все, что он делает не из самодурства или идиотского служебного рвения, а из-за настоящей любви к детям. Строгой, жесткой, но настоящей. Ему правда по-отечески больно за этих неразумных девочек и мальчиков.
Такое не передать на бумаге, я увидел это только своими глазами.
23/05/02
SP