Выпуск № 9 (63)

15 февраля 2003 года

 

“Времена не выбирают- в них живут и умирают”
(размышления и мысли учеников Елены Дмитриевны Волжиной)

 

Морщины прошлого

Родные места, знакомый лес, железная дорога. Снег. Метель. Тишина. Спускаются сумерки. Собственные шаги становятся громкими. Нет, нет, привычный мир не растворяется. Не изменяется. Как странно видеть пень, который мы из-за сходства издали называем смертью, днем, когда солнце отражается от снега, и ночью.

Темно, тихо, но все же есть какое-то движение у ветхого деревянного моста. Прислушиваюсь… Бред! Это же детская сказка! Иду дальше. Но чем ближе к «смерти», тем явнее становится заметно это беззвучное движение. Становится страшновато, я ускоряю шаг, бегу, задыхаюсь под тяжестью одежды, во рту появляется привкус крови, движение у моста становится все отчетливее, я спотыкаюсь, падаю лицом в снег, качусь кубарем к реке и останавливаюсь в метре от нее, весь в снегу… Мне чудится хруст снега откуда-то со спины. Но я не шевелюсь. Я словно сливаюсь с окружающим пространством…

Я вдруг начинаю осознавать блаженство жизни, хочется остаться здесь навсегда, хотя звук шагов все нарастает, да и лицо все обмерзло. Но я не могу управлять своим телом, все физические чувства, кроме слуха, словно пропали.

Слышен далекий гудок электровоза, но настолько звонкий, что напоминает паровозный. Я словно оказываюсь во временах середины девятнадцатого века, потом еще раньше. Я принимаю систему ценностей, идеалы той эпохи, я полностью с ней сливаюсь… Время не идет вперед, но стремительно бежит назад. Но при этом вокруг все остается: та же полузамерзшая река, тот же ветхий деревянный мост, то же небо, та же метель, тот же покосившийся дом на холме и тот же нарастающий хруст. А я уже не тот, я деревенский мальчуган, выбежавший из дома играть с друзьями в снежки, я барин, вышедший вечером посидеть у реки, я поэт, ищущий ночью в непогоду вдохновения, я самоубийца, кто угодно. Но не современный пацан, главным удовольствием для которого, является езда по оврагу на полусломанном «Запорожце» с компанией таких же весельчаков. Возможно, в этом и есть цель жизни – быть всем, кроме того, кто ты на самом деле.

Что такое, в чем дело?! Хруст прекратился.

- Эй, что это ты тут лежишь?

- Да я просто бежал, споткнулся и упал.

Под понятием «дом» я подразумеваю не только свою квартиру, но и места, окружающие то типовое строение, где живу. Как бы это ни казалось странным, но большею его частью является овраг, вид на который открывается у меня из окна. Это большой фрагмент пересеченной местности, единственным функционирующим объектом которого является железная дорога. Все его атрибуты вызывают различные ассоциации в моем воображении. Их совокупность и есть ощущение этих мест. Здесь можно как будто путешествовать во времени. Единственное, что огорчает, это помойки, оставляемые повсюду после веселых сборищ пацанов, нередко сопровождающиеся сжиганием автомобилей (последний факт меня тоже страшно огорчает). Правда, компании поменьше, но настроенные так же радикально. Мы теперь разгоняем, но дело от этого лучше не идет.

Однако сегодня в овраге спокойнее, чем раньше. Потому что, к примеру, лет семь назад он только формировался. Вернее, формировалась помойка, которую там с успехом развили. Это смешно, но я говорю о вполне серьезных вещах. Сейчас здесь бардак стабилизированный, переживший пик своего развития и поэтому более спокойный, чем прежде. Потому и появилась возможность, придя в любой овраг, представить себя в атмосфере совсем другого времени.

Обстановка, царящая здесь, напоминает застывшую войну. Часто можно обнаружить то, что повергнет если не в ужас, то, по крайней мере, в недоумение. Сам овраг напоминает заброшенную унылую стройку. Даже, скорее, брошенную. При виде валяющихся как попало искореженных вещей всякий невольно содрогнется. Например, неизгладимый след в моей памяти оставил один из нескольких жутковатых мостов. Сложен он из железобетонных плит вперемешку с цементом. Строили его явно наспех: вокруг разбросаны неиспользованные обломки, да и само строение собрано как попало.

Однажды я проходил мимо этого места и, услышав тихий скрип, остановился и прислушался. Звук не прекращался, но продолжался с невыносимой монотонностью, лишь изредка заглушаемый воем порывистого ветра.

Подойдя поближе, я разглядел у основания моста ржавую тачку, опершуюся на стену и намертво к ней прикрепленную грудой цемента, по-видимому, вывалившегося из нее. Очевидно, никто не стал бы просто так опрокидывать полную тележку.

Но раствор схватил груду искореженного металла так, что и теперь я могу ее видеть в том же состоянии, как и бросившие. Передо мной застывший кадр, снятый много лет назад. В нем запечатлены ужас и смятение. Окаменевшее уродство просто излучает страх. Но самое главное то, что оно не мертво, его можно разбудить! Если дух старины в нем еще дремлет (а скрежет крутящегося колеса тачки наводит меня на мысли об обратном).

Монотонный скрипучий звук и попеременно возрастающий гул ветра рождают в совокупности ассоциацию с чувством страха и смятения.

Когда еще можно встретить такое сочетание страшного звука и зловещего пейзажа? На войне?

Пожалуй, что больше и негде. Но разве тачку, груженную цементом, опрокинули во время войны? Скорее всего, нет. Но это тоже война. Немое сражение, длящееся по сей день: борьба человека и природы (скрип колеса, раздающийся в ответ на гул ветра). К сожалению, этот мост – отнюдь не единственное место в овраге, обладающее таким свойством. Более того, он и есть совокупность таких мест, морщина, шрам на поверхности мира, гноящийся след, грозящий в любой момент превратиться в болезненную язву, источающую страдания и боль.

Я закрываю глаза и вслушиваюсь в шум. Его нельзя контролировать, он нарастает, становится все отчетливее… Мне кажется, что я открываю глаза, и передо мной разворачивается сцена схватки перепачканных и озверевших людей. Почему-то я не удивляюсь, чувствую себя словно во сне. Да и чего же еще можно ожидать от настолько гиблого места? Меня ничуть не смущает факт появления этих типов, озадачить может только то, что вдруг всплыло, кто эти люди. В следующую секунду на мосту остается только один. Он начинает хищно озираться по сторонам и замечает меня. Что-то приказывает бежать. И я повинуюсь этому велению. Звуки ветра и ржавого вращающегося колеса уже слышны в виде рвущихся снарядов и человеческих (а то уже и звериных!) криков. Внезапно что-то оглушает меня, я становлюсь невесомым, потом меня сотрясает, и вдруг все прекращается, затихает. Не слышно ничего, даже скрипа и воя. Я открываю глаза. Теперь уже на самом деле. Лежу на земле.

Передо мной две воронки. Они действительно существуют в моём овраге. Две ямы уже заросли по краям, и зимой в них веселятся и катаются на санках дети. Но сейчас здесь спокойно и безлюдно. Нет никаких звуков . Несмотря на то, что это следы войны, страха они не внушают. В них нет ничего устрашающего. Отсутствует какая-либо атрибутика. Казалось бы, вот она, война, прямо передо мной её зияющие глазницы. Что может быть проще? А тут что простого? Здесь нет никакого застывшего движения, никакого эмоционального отпечатка. Я вижу только последствия. Мёртвые последствия. Пустырь и две воронки – всё, что это место из себя представляет. Невидимая война словно поменялась местами с отголосками реальной исторической баталии. Вернее они смешались. Я вижу тени битвы под Москвой в тех предметах, которые к ней отношения не имеют, и наоборот, в её непосредственных следах почувствовать дух войны трудно. Атмосфера, окружающая эти две ямы, - радость и веселье ребят. Но даже тогда, когда здесь безлюдно, различить в этих местах присутствие какого-либо внутреннего состояния крайне трудно. Пейзаж, созданный человеком в безумии всеобщего разрушения, мертв физически, материально и духовно. Всякое осязаемое и неосязаемое движение отсутствует.

В очередной раз я встретился с духом войны на заброшенной ферме. Конечно, это мои произвольные ассоциации, и все строится на чувствах, испытываемых в это время. На самом деле это место не имеет к битве под Москвой никакого отношения. Но ничего более мрачного мне видеть еще не приходилось: полуразрушенные амбары (еще два после пожара развалились вокруг), загоны, собранные наполовину из навоза, отвратительный запах силоса, зеленый заросший пруд и жужжание от включенной кем-то ртутной лампы (хотя ферма и заброшена, но в пустых строениях селятся бомжи, использующие остатки цивилизации)… я понял, что сейчас в моем сознании может произойти крах, и поэтому поспешил уйти оттуда. Но ощущение этого дикого участка преследует меня до сих пор. Впечатление усугубляется памятью болезни, от которой я тогда только-только оправился.

Так после посещения нескольких мест, никак не связанных с исторической баталией 1942-го года, но являющихся самими по себе проявлениями войны, у меня сформировалось ее восприятие: страх, смятение, болезнь, уродливость. Впечатление личного участия в боевых действиях на фронте. На войне цивилизации и природы.

 

Сергеев Федор, 9 Г 

 

 


 


«Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбок…»

И.Ф. Анненский

 Когда по ночам город пустеет, он обнажает свою истинную сущность. Исчезает шум, грязь, пропадают люди, и он остается один. Наедине с самим собой, без всяких посредников. По его огненным венам продолжают ездить одинокие машины, но они, скорее, оказываются в положении жертв, усталых и озлобленных, уныло бредущих по пустынным шоссе. В этом есть что-то странное: вид магистралей, шумных днем и абсолютно пустых ночью, как-то неравнодушен к человеку. Олицетворение шума и суеты днем, ночью он приобретает привкус покоя, умиротворенности и одиночества. Вечного одиночества человека. Крупнейшие магистрали, шоссе, извилистые улочки, наполненные электроосвещением – это кровь города, черные громады домов – это плоть его, искусственный неоновый свет – душа его. Это только люди, вечно бегущие по своим делам, думают, что город создан для них. Ведь может быть, что это люди живут для города? Ведь если человек не может рационально доказать, что все, что он видит вокруг себя – реальность, то что в мире так, как думают люди? Когда ты посмотришь на самый неприметный цветок в лесу, спроси себя: что реальнее – он или ты? И если люди думают, что они – «венцы творения», то не пора ли им подумать: а не вся ли реальность – всего лишь сон, который снится этому цветку. В конце концов, если есть азбучная истина, то не обязательно ли существует другая истина. Неужели это так нереально – «что все видимое нами – только тени торжествующих созвучий»? Итак, есть истина, пусть скрытая от простых смертных, но есть. Как ее достичь? Кто-то постигает дзен, ведь Дхарма учит, что весь мир – иллюзия, кто-то уходит в искусство, кто-то принимает наркотики… С другой стороны, Лао-дзы учил, что единственное, что есть реального в мире – Дао, которое нельзя постичь простому смертному, «искусство, - как писал Оскар Уайльд, - ничего не выражает, кроме самого себя», а о наркотиках и без меня все известно из рекламы. Так куда можно деться человеку? Не знаю. В конце концов, в чем смысл жизни, как не в поиске истины? В мире вообще все относительно. Мы хотели демократию, а получили… недавно в стране шел «Норд-Ост». Как одиннадцать лет назад шло «Лебединое озеро». Тогда, в девяносто первом, шли разговоры о штурме Белого дома, недавно штурмовали театр. Тогда оборонялись сторонники Ельцина, а сейчас штурмуют отряды спецназа Путина. Два штурма, две обороны, слабо связанные друг с другом, между ними – одиннадцать лет. Что было тогда? Тогда был всеобщий подъем, и защитниками Белого дома были и гениальный классицист Ростропович, и гениальный рок-музыкант Кинчев. А что сейчас? Никакого подъема, всеобщее верноподданничество и равнодушие, никаких всплесков, повсеместная иллюзия тишины и благоденствия. Почему мы стали так ничтожны? Неужели единственное чувство, которое у нас осталось, - это верноподданничество перед властью? Возможно, когда все только начиналось, году этак в восемьдесят пятом, мы взяли слишком круто? Но почему тогда из стремления к свободе мы так быстро перешли к стремлению как можно больше завладеть? Первой, как всегда, сорвалась интеллигенция, восхищавшаяся «походкой Путина». За ней – все остальные. Одиннадцать лет мы живем в новой России, где тебя (вроде бы) не могут арестовать без причины, и к чему мы пришли? мы Вновь «пришли к Рождеству с пустым карманом». Из СМИ на нас льется поток оптимизма, нам дали кость в зубы, и мы успокоились. Как верна оказалась римская поговорка о «хлебе и зрелищах». Мы восхищаемся нашими классиками – Пушкиным, Достоевским, Толстым, а наши братья и отцы подыхают в Чечне, в нашей столице люди с автоматами захватывают театр, наша власть разгоняет «НТВ» и старый «ТВ-6», а мы всей страной празднуем день рождения Путина. И чем мы становимся сытее, тем больше в нас становится верноподданничества и раболепства. Почему, чтобы быть в России свободным, нужно быть вечно пьяным, как Ерофеев, или вечно гонимым, как Солженицын и Сахаров? Почему мы ничему ни учимся? При Николае I Чаадаева, умнейшего человека России, объявили сумасшедшим, при Сталине мы всей страной славили убийцу, «хунвэйбины» – «Идущие вместе» – уничтожают книги, словно фашисты. В стране идет «Норд-Ост», а куда идет страна, никто не знает…

 

Ивлев Александр, 9 класс «Г» 

 



 

Наша жизнь: отклики, впечатления.

 

Каникулы класса.

Вот и закончились зимние каникулы. Нам всем пора в школу. Для каждого каникулы были интересны по-своему. Все ребята обсуждали друг с другом свои впечатления. Кто-то все каникулы провел в Москве. Кто-то был в Подмосковье. Кто-то отдыхал в лагере. А кто-то побывал в других городах и странах. Больше всего мне понравились впечатления нескольких ребят:

Саша Фетисова отдыхала в Арабских Эмиратах. Ей больше всего запомнилось очень соленое море, много пальм, самый высокий отель в мире в виде паруса, и самое интересное, что она охотилась на павлинов, только не ради мяса, а ради перьев. Саша поймала одного павлина.

Степе Агаяну очень понравилась поездка в Лапландию. Он ездил в деревню Санта Клауса, гулял по заснеженному лесу и много катался на санках.

Денису Морозову больше всего запомнилось то, как он с другом построили две крепости из снега и собираются построить еще одну.

Я все каникулы провела на даче с собакой. Она меня катала на санках, и я целыми днями играла с ней в снегу.

Как бы ребята не провели свои зимние каникулы, для каждого из них они были интересны.

 

Силантьева Катя, 5 класс «Б»

 


Рецензия на спектакль театра им. Моссовета
«Сирано де Бержерак»

 

Жанр этого спектакля – героическая комедия. В целом, жанр сохранить удалось, только, на мой взгляд, он оказался близок к очень пафосной (особенно в финале) трагедии, с небольшими комическими вставками на фоне общего героизма.

Замысел режиссера заключался в смешении хрестоматийного перевода, из-за которого герои говорят старыми словами – это плюс спектакля; и более позднего, достаточно вольного переложения. Спектакль же получился почти чисто классическим – не только по ощущению от него, но и по времени (два длинных действия). Классическому спектаклю можно простить излишний пафос.

Очень интересными, нетрадиционными и запоминающимися были декорации. Главные особенности, создающие эффект нахождения в средневековье, - совершенно уникальные «ров» и вращающаяся лестница. С их помощью оказалось возможным создать множество пейзажей, - и трактир, и дом, и площадь города, на которой собирались провести театральное представление, а в результате провели дуэль, и поле военных действий.

Другое очень красивое решение – падающие на сцену «опадающие» листья, они создают особое осеннее настроение, важный компонент общего впечатления во втором действии спектакля. Еще одно необычное решение – доска на тросах, которая сначала служит люстрой в «театре», затем – огромными качелями, на которых ностальгирует Сирано и Роксана, а после – и вовсе обеденным столом. Дополняют действо великолепные костюмы, сделанные мастерами.

Чем спектакль не может похвастаться, так это музыкой. Появлялась она редко, но еще реже в ней действительно была необходимость. Музыка поражала своей разнородностью. Видимо, для осовременивания постановки, в наинапряженнейших моментах звучали электрогитары. Также имелся повторяющийся мотив при появлении на сцене Роксаны, а во второй части, судя по всему, для того, чтобы показать, что действие происходит в околоцерковной обстановке, постоянно (!) звучит колокол. Когда постановщики пытаются озвучить фальшивую игру на мандолинах двух мальчиков, которые при приближении женщины играют веселую музыку, а при приближении мужчины – грустную, понять, где какая, решительно невозможно.

Очень хорошая игра актеров (в особенности главных – Александра Домогарова – Сирано де Бержерака и Ольги Кабо – Роксаны) вкупе с интересными и эффектными идеями в плане оформления сцены создают хорошее впечатление от постановки. Здесь раскрываются сложные темы жизни Поэта, для которого благородство, служение высшим идеалам и бесконечная любовь и забота о ближнем стоили собственного счастья; Поэта, который, по его собственному выражению, всю жизнь был «суфлером» и видел в этом свое предназначение. Это спектакль об очень сильном порыве человеческой души, о бессеребренничестве, геройстве, какого в нынешние времена нет. Поэтому, возможно, несмотря на комический эффект, снимающий напряжение и поддерживающий (наряду с общей интригой) интерес зрителя, который достигается в основном свежим переводом, я считаю, что смешивать два разных переложения можно было только в такой пропорции (с наименьшей частью вольного перевода), в каковой это и было сделано, либо ставить чисто современный спектакль.

Я рекомендую спектакль тем, кто не боится быть в финале смущенным размахом трагического компонента в составе жанра.

 

 



Рецензия на спектакль театра им. Е. Вахтангова
«Сказка»

Спектакль «Сказка» по одноименному рассказу Набокова играют в театре Вахтангова. Недавно была премьера этого спектакля молодого режиссера Василия Сенина. 

Обычно в театре ставят пьесы, то есть драматические произведения, рассчитанные на постановку на сцене. Режиссеры очень редко обращаются к прозе, и, на мой взгляд, это очень смелые и часто удачные попытки.

В театре Вахтангова инсценировали крошечный рассказ. Направляясь в театр, я не могла себе представить, как этот рассказик смогли «растянуть» на полтора часа. Получилось, что из «Сказки» почти сделали мюзикл. Конечно, не такой, как «Метро», где музыка – это стихия и наполнение всего действия. В «Сказке» режиссер буквально ловил каждую реплику, фразу Набокова и превращал ее в отдельный эстрадный номер. Такой шаг в постановке можно отнести, скорее, к минусам спектакля. Нет ощущения целостности, единства, спектакль распадается на отдельные номера. В спектакле отсутствует ритм, напряженность сюжета, зато прекрасно передан дух Берлина 30-х годов (на что в рассказе есть только намеки). Исполнитель роли черта – Юлия Рутберг распевает песни Марлен Дитрих, в спектакле звучит немецкий язык, знакомое потрескивание старых пластинок с записью музыки. Прекрасно сделаны декорации: по сцене разъезжает трамвай, в котором сидит маленький оркестр, в глубине сцены мерцает пианино, поблескивают стулья кафе. Когда по сюжету наступает вечер, вагон трамвая загорается многочисленными лампочками. Трамвай периодически ездит туда-сюда. 

И что еще прекрасно удалось – это женщины. Я имею в виду женский дух, женскую атмосферу. Постоянно слышен смех, хихиканье, звонкий стук каблуков, шелест платья. Женщины летают по сцене, как разноцветные бабочки. Все в разноцветных платьях, как лепестки в цветике-семицветике: от красного до фиолетового. Кстати, женщин в спектакле задействовано не 12, а меньше, но все равно верно передается ощущение, что они буквально роятся вокруг Эрвина.

Я уже говорила про эстрадные номера, из которых фактически состоит действие. Это далеко не только пение. Пары кружатся по сцене вокруг Эрвина, танцуя фокстрот. С одной стороны, они придают особый шарм и колорит, но, с другой стороны, еще больше затягивают и без того затянутое действие.

В спектакле воплощена одна очень хорошая идея (в плане оформления сцены), связывающая действие сказки с современностью. По ходу действия на сцену сверху спускается одна за другой огромные фотографии женщин или детали их лиц – глаза, губы, разделенные на несколько частей отдельными, но рядом стоящими полотнами. Немного похоже на витрину магазина «Бенеттон», но выглядит здорово.

Что больше всего производит впечатление в спектакле – это Юлия Рутберг, исполняющая роль черта. Эту актрису я уже видела год назад в роли Тайной Недоброжелательности в спектакле «Пиковая дама». Юлия Рутберг – именно актриса для таких характерных, демонических ролей.

Черт, несомненно, перетягивал все действие на себя. Именно госпожа Отт, обутая на одну ногу в старый ботинок, а на другую – в туфлю на высоком каблуке, постоянно действует на сцене. Она и танцует, и поет песни Марлен Дитрих, и заключает с Эрвином сделку. На Юлии Рутберг держится все действие, но, видимо, так это и задумывалось режиссером.

В спектакле Сенина появляется еще один персонаж, который необходим, если инсценируется подобный рассказ. Это автор. Мне он понравился больше всего. Этот герой – нечто среднее между Азазелло, Бегемотом и фаготом (и в спектакле узнается «Мастер и Маргарита»!). Этот маленький бес воспринимается как слуга черта, госпожи Отт. Но вот зато он находится на сцене просто постоянно. Тем не менее ни это постоянное присутствие, ни великолепная игра не выводят рассказчика на первый план, он не перетягивает на себя действие. Он всегда здесь, как едва заметная тень, всегда незримо присутствующее над нами маленькое искушение, соблазн. Эта роль – одна из сильнейших сторон спектакля.

В целом спектакль, конечно, стоит посмотреть. Он легкий, красивый и полностью отвечает набоковским словам: «Фантазия, трепет, восторг фантазии». Но все же я предполагаю, что у людей, не читавших рассказ, создается нецелостное впечатление, неполная картина. Поэтому лучше все-таки прочитать рассказ. Как минимум до того, как пойти в театр.

 

Васильева Алеся, 11 класс «Г»



 

 


 


 

Предыдущий
номер

Все Выпуски

Следующий
 номер