Три встречи в Петербурге
Отчетливо поняв, что на одном только Казахстане второй фильм сделать не получится, мы с Дашей решили расширять географию.
В Петербурге я не был ровно десять лет. Город, как оказалось, стоит, где и стоял. Легкий, светлый, прекрасный. Оказалось, что Фонтанка – это улица, которую можно пройти из конца в конец, величественная и ни на что не похожая. Появился сверкающий шпиль над Инженерным замком, надолго закрылся Летний сад, исчезли леса со Спаса на Крови, зато появились на Казанском соборе. Варшавский вокзал превратился в торговый центр, появилось много лишней рекламы в историческом пространстве Невы и какие-то плавучие рестораны перед Зимним дворцом. Город заполнился живыми цветами в горшках, на Сенатской площади молодежь в белых шортах по-американски сидит прямо на траве, образуя своеобразное «каре XXI века» вокруг Медного всадника. Очень дорогое такси. И еще, непривычно много мата на улицах, причем не у пивной молодежи, как это принято в Москве, а в устах вполне взрослых и трезвых граждан.
Вот несколько впечатлений налету от внешних изменений за последние десять лет. Хотя, времени ощутить город было очень-очень мало, так как главное для нас были ВСТРЕЧИ.
ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ – Валентин Тихонович Муравский
(17 июля)
Мы познакомились год назад в Астане на встрече потомков узников Карлага. Взяли интервью, фрагмент которого вошел в наш ролик-анонс («Память во имя будущего»), а теперь решили поговорить подробнее. Его судьба как губка впитала в себя весь XX век, по его биографии можно снять отдельный фильм. Ленинград. 1937 год. Арестован и расстрелян отец. Мать отправляется в ссылку под Ташкент с 9-летним сыном и 11-летней дочерью. Три года скитаний по Узбекистану, и, наконец, весной 1941-го им разрешают вернуться в Ленинград. Война. Блокада. Зимой по Ладоге их эвакуируют из города. Но на этот раз они едут не в Среднюю Азию, а на Кавказ, под Майкоп. Валя уже полуживой, с матерью и сестрой в эвакуации их разлучают. А через полгода немцы доходят и до Кавказа… В 14 лет Валентин грузит рельсы и шпалы на железной дороге, а в 15 его отправляют на завод «Сименс» в Австрию. Сестру вывозят в Германию. В 16 лет его освобождает Красная Армия, дает в руки автомат и на броне танка он едет на Запад, участвует в боях, становится помкомвзвода, поднимает людей в атаки и не боится смерти «по молодости лет и глупости» (его слова), получает награды за взятие Вены. Сестру освобождают американцы, среди них она находит свою любовь и уезжает в Америку. После войны Валентин возвращается в Ленинград, где разминирует Карельский перешеек. Ему «предлагают» написать сестре, что хорошо бы ей одуматься и вернуться на Родину. Но он честно пишет: «Диночка, сюда возвращаться не надо. Будь хоть ты счастлива...» За этот заботливый совет брат получает три года лагерей под Красноярском, а их общая мама, неправильно воспитавшая детей, 25 лет в Карлаге.
После освобождения Валентина призывают в армию, на флот, это еще на пять лет в Севастополе. Участия в Великой Отечественной войне оказалось мало для гражданского долга перед Родиной. В 1954 году он окончательно свободен, ему 26 лет, отца нет, сестра в Америке, мать в лагере. Родственники и друзья в один голос советуют отказаться от прошлого, от родителей и начать учиться, делать карьеру, возвращаться, начинать жить «как все». Но Валентин не хочет «как все», говорит - «слишком много в детстве про декабристов читал, наверное». Он едет в Караганду. Добровольно едет. Там становится шахтером, только чтобы быть ближе к матери, чтобы она знала, что сын рядом, что не отказался от нее. Раз в месяц он пешком по степи добирается до Долинки (30 км.), и ему разрешают свидания. В 1956 году мать освобождается из лагеря превратившись за десять лет в глубокую старуху. На свободе она прожила только полтора года. В 1957 ее не стало. «Я все им простил – свой лагерь, себя, даже гибель отца, то, что я никогда не увижу сестру, но то, что они сделали с матерью, не прощу никогда…» И когда через полвека Ассамблея народа Казахстана пригласит его в Астану, где его будут возить по местам бывших лагерей, где для них, для таких, как он будут играть спектакли, показывать фильмы, говорить искренние и теплые слова, устраивать обеды, дарить подарки, он будет повторять со слезами на глазах все время только одну и ту же фразу – «если бы это видела моя мама…»
В Ленинграде, как бывший шахтер, Валентин Тихонович пошел рыть метро. Образования так и не получил, зато выучил троих детей – они все кандидаты и специалисты, сын в Америке. В Перестройку организовал общественную группу «Поиск». «Что-то мы все собирались, читали журнал «Огонек» и болтали. Я говорю – хватит болтать просто так, давайте сделаем что-то важное. Меня всегда мучило, что я не знаю, где похоронен мой отец». И они начали свой поиск… Письма, воспоминания, публикации в газетах, свидетели, шоферы НКВД, подозрения, пробы грунта, поиски человеческих костей по всей Ленинградской области. Где 46 тысяч расстрелянных в Ленинграде в годы репрессий не знал никто. То есть кто-то знал, но упорно продолжал молчать. Наконец нашлись два военных летчика, которые в 1937 году взлетали с аэродрома около поселка Левашово и сверху наблюдали странную картину – на территории, огороженной зеленым забором, раз в неделю появляется новая траншея, грузовики, люди. Через неделю эта траншея зарыта, а рядом отрыта новая и т.д. Зимой 1989-го забор под Левашово оказался все таким же зеленым. Утопая по колено в снегу Валентин Тихонович с товарищами обошли все 11 гектаров по периметру, но ни одной лазейки не обнаружили. За зеленым забором только собачий лай. КГБ продолжало чутко охранять свои секреты.
Но страсть взяла верх над пустой уже формой устаревших правил и предписаний. КГБ не выдержало натиска, раскрыло документы, признало Левашово, зеленые ворота распахнулись. Над Левашовской пустошью за полвека поднялся сосновый лес, но каждое дерево выросло здесь не из просто «земли». На каждой сосне появилась своя табличка с именем, фотографией, разными датами рождения и почти у всех одинаковым годом смерти. Теперь здесь десятки памятников от разных стран, народов, конфессий, городов, сотни памятников от потомков. Скульптор Аникушин (Пушкин перед Русским музеем) отлил для мемориала колокол, а композитор Андрей Петров («Я шагаю по Москве», «Берегись автомобиля», «Осенний марафон», «О бедном гусаре») написал для него Реквием. Ленинград нашел свой «Бутовский полигон». И сделал это Валентин Тихонович Муравский.
Он и сегодня не оставляет Левашово, с принципиальностью отстаивает свою точку зрения. Последние, кого зарыли в этом месте, это расстрелянные в 1950 году по знаменитому «Ленинградскому делу», когда Сталин ликвидировал всю партийную верхушку Ленинграда во главе с первым секретарем Кузнецовым. Год назад сын Кузнецова решил поставить в Левашово памятник расстрелянному отцу. К идее поставить памятник репрессированному главе города, управлявшему Ленинградом в самые тяжелые, блокадные годы подключились городские власти. Решили сделать большую скульптуру при входе в мемориал. Но Муравский не дал этого сделать. «Этот человек в 1937 подписал двадцать тысяч смертных приговоров! Половина тех, кто лежит в Левашово убиты по его приказу! И они хотят, чтобы нас тут встречал памятник этому человеку?! Я не выдержал и написал Матвиенко все, что думаю. Хорошо, что не матом. Вроде бы удалось отменить.»
Валентину Тихоновичу 83 года, в свою квартиру на Гражданском проспекте (пятый этаж без лифта) он поднимается быстрее нас. Оцифровывает старые записи и общается в скайпе со внуками в Америке. В сентябре собирается в Севастополь, где на площади Нахимова восстановили имя репрессированного дяди рядом с кораблем, на котором он воевал. А в будущем мае снова в Долинку, в Карлаг. Жены Тони не стало два года назад. Одиноко очень, хотя трое детей, семеро внуков и правнук, но «у них свои дела, свои интересы. Я один в общем-то. Впрочем, жизнь не такая уж плохая штука, если на склоне лет дарит все новые встречи и новых друзей. Вот вы теперь мои друзья! И это очень важно»
ВСТРЕЧА ВТОРАЯ – Тамара Владиславовна Петкевич
(18 июля)
Я не смогу рассказать о том, кто такая Тамара Петкевич тем, кто не прочитал еще ее книгу. Эта книга, как и эта женщина – целая Вселенная, и браться ее пересказывать было бы самонадеянно. [ссылка на книгу "Жизнь - сапожок непарный"]
А тем, кто прочитал, ничего объяснять не надо, они сами понимают, что это за масштаб личности. Книга встала в один ряд с книгами Шаламова, Солженицына и Гинзбург, но это не просто мемуары человека, прошедшего лагеря, это уникальная книга о жизни вообще, о неразрывном переплетении в ней муки и тепла. Всем советую прочитать. Тогда понятно будет, что за подарок судьбы мы получили в этот день в Театральном доме творчества на берегу Финского залива, рядом с Комарово. Подарком этим мы в первую очередь обязаны Дашиной маме Наталье Виолиной, которая первой прочитала книгу Петкевич, разыскала ее в Петербурге и, добившись разрешения навестить, приехала в больницу к этой поразительной, но очень настороженной женщине, и растопила ее сердце. Потом уже был просмотр нашего «Мы будем жить», слезы, звонки Даше в Москву этого все на свете пережившего человека. Когда уже договорились о встрече, то до последнего момента мы так и не знали, сможем ли снимать. Это зависело от самочувствия Тамары Владиславовны. Было большой удачей, что все сложилось, и после трех часов съемки мы провели еще несколько часов в разговорах обо всем на свете. Уезжать нам не хотелось, но, кажется, и Тамаре Владиславовне не хотелось нас отпускать.
В Петербурге учителя литературы и истории приглашают ее на уроки в старшие классы. И это очень правильно! Объективный учебник истории, яркий учитель, чтение исторической литературы все равно никогда не заменят живого свидетельства. Но если участника пугачевского бунта или великосветского бала в школу не приведешь, то люди прошедшие через испытания последнего века еще есть. Они еще живы! Непростительно упускать такие возможности!
Книга написана 15 лет назад, и автору сегодня 91 год. Никогда не знаешь, чего ждать, в какой форме может быть столь пожилой человек. Но все сомнения развеялись в первые же минуты, мы увидели именно ее - автора той книги, которую читали. Человека с предельно ясным сознанием, цепким умом, точной и яркой речью, наполненного теплотой живой жизни. Более того, есть какая-та грань понимания жизни, она вне слов и понятий, на востоке ее принято называть «просветленностью», а на западе «мудростью», когда это понимание жизни отражается на человеке даже внешне. Так смотрели современники на Гаутаму Будду. Не всегда понимая, что он говорит, они видели по тому как он говорит, как ходит, как смотрит, как прикасается к еде, как улыбается, что это необычный, что это удивительный человек. Что-то подобное ощущали мы 18 июля семь часов проведя у Тамары Владиславовны, и это было главным подарком.
Почему-то вспоминались молодые поэты, ездящие в 60-е годы к Анне Ахматовой. Наверное, она чем-то подобным была для них. Не знаю, почему мне подумалось тогда об этом – толи от близости Комарово, где она столько прожила и похоронена, толи из-за памятника Ахматовой напротив Крестов, который мы снимали накануне, поставленный недавно на том самом месте, о котором она просила в «Реквиеме», толи наша третья встреча…
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ – Лев Николаевич Гумилев
(19 июля)
Почти двадцать лет, как этого человека нет на свете, но у нас было полное ощущение, что мы побывали у него в гостях. Желание подробнее изучить судьбы узников Карлага привело нас в его квартиру-музей на Коломенской улице. Это его первая и последняя в жизни отдельная квартира, полученная только за два года до смерти стараниями Союза писателей и Михаила Дудина. А до этого только чужие углы – в Бежецке у тетки, в коридоре за занавеской в квартире матери, в студенческом общежитии, в бараках Норильского лагеря, в окопах Великой Отечественной, в бараках Карлага, Омска, в бесконечных коммуналках Ленинграда. Музей уникально домашний, ведь это и есть его дом – его стол, его кресло, его шкафы и книги, его обои, его кухня, и даже его пальто и шляпа в прихожей. И все это не восстановлено через много лет, а сохранено в неизменном состоянии! Музей возникал тяжело, но в этой квартире никто больше никогда не жил – вдова вернулась в Москву и вскоре умерла, детей не было, а квартира в 1992 году была уже частной собственностью, и ее никто не отнял. Теперь музей поддерживается за счет татарской общины Петербурга. В этой квартире Гумилевым написана последняя книга – «От Руси к России». Никто не запрещает посетителям музея сидеть на его диване, слушая сидящего рядом экскурсовода, брать с полки и листать его книги, угощаться сливами у него на кухне. Очень хороший и теплый музей. Еще одна встреча.
С.Павловский, лето 2011